Одна из оранжевых парок быстро провела их по безупречно чистой взлетной полосе из бетона к большому двухвинтовому “фоккеру”, отделанному черным хромом. Первым по паутинчатому матово-черному трапу поднялся Порфир. Энджи последовала за ним, ни разу не оглянувшись.
Она почувствовала, что созрела для решительных действий. Она свяжется с Гансом Беккером через его агента в Париже. Номер есть у Конти-ньюити. Пришло время вмешаться и ускорить события. И ей придется серьезно поговорить с Робином. Он ведь ждет ее сейчас в том самом отеле.
Вертолет посоветовал пристегнуть ремни.
Машина плавно поднялась в воздух; в кабину не проникало ни звука, только чувствовалось, как вибрирует корпус. На какое-то мгновение Энджи показалось, что она способна удержать в сознании разом всю свою жизнь – распознать то, что она есть на самом деле. Именно эту суть, думала она, скрывала, наплывая, пыль, именно это и было свободой от боли.
– И местом расставания с душой, – произнес из сияния свечей и гуда пчелиных ульев железный голос...
– Мисси? – С соседнего сиденья к ней наклонился Порфир...
– Мне снилось...
Много лет назад что-то, затаившись, поджидало ее в “Свиснете”. Нечто иной природы, не той, что лоа, не той, что Легба и другие... хотя Легба – Хозяин Перекрестков; он – синтез, главная точка магии и коммуникаций...
– Порфир, – спросила она, – почему уехал Бобби?
Она смотрела в окно на сеть светящихся линий – магистрали Муравейника, на купола, выхваченные из тьмы красными сигнальными огнями, но вместо города видела информационные ландшафты, которые всегда манили Бобби назад – к той единственной игре, в которую, по его словам, только и стоит играть.
– Если не знаешь ты, мисси, – отозвался Порфир, – то кто же тогда может знать?
– Но до тебя же доходят все разговоры. Все. Все слухи. Ты всегда все знал...
– Почему ты спрашиваешь меня сейчас?
– Время пришло...
– Я помню сплетни, понимаешь? То, что болтают за спинами знаменитостей. Некто, например, заявлял, что знал Бобби, что тот кому-то что-то сказал и это вышло наружу... О Бобби имело смысл посудачить, потому что он был с тобой, понимаешь? Это неплохо для начала, мисси. Но мы же знаем, что его самого эта роль вряд ли устраивала. Суть в том, что он хотел пробиться сам, а вместо признания нашел тебя. И ты стала подниматься все выше и все быстрей, чем сам он мог бы даже мечтать. Ты взяла его с собой наверх, понимаешь? Туда, где такие деньги, о каких ему даже не снилось в его Барритауне, просто мелочь...
Не сводя глаз с Муравейника, Энджи кивнула.
– Поговаривали, что у него были свои амбиции, мисси. Что-то гнало его. И в результате прогнало прочь...
– Я никогда не думала, что он может меня бросить, – сказала она. – Когда я впервые оказалась в Муравейнике, это было как родиться заново. Новая жизнь. И он уже был в ней, с самой первой ночи. Позднее, когда Легба... когда я попала в “Сенснет”...
– Когда ты начала превращаться в Энджи.
– Да. И как бы это меня ни меняло, я знала, что он всегда будет рядом. Я знала, что он никогда не купится на эту мишуру. Мне так нужно было это его отношение к “Сенснету”, понимаешь? То, что он считал, что моя слава и все эти стимы – не более чем обычный заработок...
– А при чем тут “Сенснет”?
– Скорее дело в Энджи Митчелл. Он знал, в чем разница между мной и звездой симстима.
– Знал ли?
– Возможно, именно он и был этой разницей. Далеко внизу проплывают светящиеся нити...
Старое здание “Нового Агентства Судзуки” было любимым отелем Энджи в Муравейнике – с самых первых дней ее пребывания в “Сенснете”.
До одиннадцатого этажа вверх тянулся обычный фасад, потом он начинал вдруг сужаться, и следующие девять уступов походили на горный склон, сложенный из скалистых пород. Породу извлекли при закладке фундамента нового здания на Мэдисон-сквер. Первоначальный план требовал, чтобы этот отвесный ландшафт был засажен флорой, присущей долине Гудзона, и населен соответствующей фауной. Но из-за последовавшего вскоре строительства первого манхэттенского купола пришлось вызвать обосновавшуюся в Париже команду экодизайнеров. Французские экологи, привыкшие к “чистым” дизайнерским проблемам, возникающим в орбитальных комплексах, пришли в отчаяние, столкнувшись с загрязненной атмосферой Муравейника. Они предпочли сделать ставку на генную инженерию, чтобы вывести искусственные штаммы растительности, и на робото-фауну, используемую в детских развлекательных парках. А постоянное покровительство Энджи со временем придало этому месту особую притягательность, которой оно иначе бы не имело. “Сенснет” выкупила пять верхних этажей, чтобы оборудовать их под ее постоянные апартаменты, и “Новое Агентство” приобрело запоздалую популярность среди артистов и антрепренеров.
Энджи улыбнулась, когда вертолет прошел рядом с безучастным механическим горным козлом, делающим вид, что пережевывает лишайник возле подсвеченного водопада. Абсурдность этой сцены посреди Муравейника всегда ее радовала. Ею наслаждался даже Бобби.
Она перевела взгляд на вертолетную площадку на крыше здания, где логотип “Сенснета” недавно заново вывели яркой краской на постоянно подогреваемом и ярко освещенном бетоне. Возле скульптурного выступа скалы стояла одинокая фигура, почти неразличимая под огромной ярко-оранжевой паркой.
– Робин, наверное, уже здесь, как ты думаешь, Порфир?
– Миста Ланье, – кисло отозвался парикмахер.
Энджи вздохнула.
Черный хромированный “фоккер” мягко приземлился; в баре тихонько зазвенели бутылки, когда шасси коснулось бетона крыши. Дрожь мотора утихла.